К каменному алтарному столу его приковывали ржавые, но невероятно крепкие цепи. Они высасывали из него, раненного, с почти полностью разрушенным энергетическим телом, покрытым ожогами и синяками, остатки силы.

Множество колбочек. Склянок. Каких-то пробирок. Алхимических котлов и аппаратов. А в центре зала, около кафедры, на которой лежала книга. Над ней возвышался мужчина в алом плаще с меховым воротником.

Сухие руки, увенчанные острыми ногтями. Редкие, жидкие, почти прозрачные волосы. Глаза, залитые лиловым светом.

Хаджар не сразу смог узнать этого человека.

– Наставник Макин? – прохрипел он.

– Наконец-то ты справился, мой ученик, – прошептал Макин. – Теперь мы можем перейти к созданию Пилюли Ста Голосов и я спасу нашу страну. Сперва от Ласкана, затем от Императора, а потом и от Аристократов. Я принесу людям свободу и равенство. Я исполню обещание, данное моим братьям и сестрам.

Макин положил руки на страницы книги и закричал. Символы переползали со страниц книги прямо на его кожу. А затем, когда он поднял ладони и развел их в стороны, то между ними сформировался поток черно-лиловой энергии, внутрь которого втягивались кричащие субстанции из десятков других склянок.

Хаджар, предчувствуя неладное, посмотрел за спину Макину.

В темноте светили два фиолетовых, нечеловеческих глаза.

Из тени, на тусклый свет алхимического огня, вышел Эйнен.

– Друг… мой… помоги… – только и успел прошептать Хаджар, а затем он погрузился в мир, созданный лишь из боли и агонии.

Глава 915

Макин смотрел на извивающееся на алтаре тело. Истекая кровью из заживо разрывающихся шрамов, пропуская сквозь себя хаотичную энергию, льющуюся через растерзанное энергетическое тело, юный адепт не желала поддаваться древней, темной магии.

Пилюля Сотни Голосов кружилась в воздухе. Поддерживаемая лишь малой толикой энергии самого Макина, она выплескивала в реальность сотни миниатюрных, тончайших жгутов.

Они проникали не только под кожу адепту по имени Хаджар Дархан. Именно из-за них открывались старые раны. И, видят боги и демоны, Макин и не предполагал что Рыцарь Духа, пусть и осознавший Королевство Меча, пусть и два года ходивший в ученичестве у Оруна, мог иметь такое количество травм и ранений.

Юный Хаджар был укрыт ими полностью и предварительная техника по созданию пилюли Сотни Голосов, призванная ослабить носителя Имени, могла его убить.

– Не стой на месте, ученик, – процедил Макин. – дай ему кровяных пилюль и лекарств. Мы же не хотим, чтобы наш финальный ингредиент отправился к праотцам… Вернее – ты этого не хочешь.

– Конечно, учитель, – Эйнен поклонился Наставнику-волшебнику и, подойдя к многочисленным склянкам и колбочкам, нагнулся и выдвинул нижний ящик стола.

Пошарив в нем рукой, он вытащил на тусклый свет алхимического огня, горящего под несколькими котлами, резную шкатулку. Открыв, он вытащил несколько алых пилюль и, подойдя к Хаджару, насильно открыл ему рот, зажал нос и положил на язык несколько штук алхимического препарата.

То как двигался Эйнен, то как ориентировался в этом темной подвальной лаборатории, все говорило о том, что он не просто не в первый раз в ней находиться, но даже и не в сотый.

Островитянин ориентировался здесь так же свободно, как и любой другой человек в собственном доме.

Перед тем, как вернуться обратно за спину учителю, Эйнен заглянул в глаза лежащему на алтаре адепту. В них не было ни гнева, ни печали, ни сожалений, только пустота. Всеобъемлющая, всепоглощающая пустота. Такая пустота, которая приходит в глаза тому человеку, который считает, что потерял буквально все.

Все, что было ему дорого.

Все, что делало его жизнь значимой.

– Отойди, ученик! – рявкнул Макин. – не хочу, чтобы обряд задел тебя.

– Конечно, учитель, – вновь поклонился Эйнен.

Макин мысленно, про себя, передразнил наивного ученика. Разумеется волшебник не хотел, чтобы алхимический обряд хоть как-то задел его “ученика”, но не по той причине, по которой мог подумать островитянин.

Ведь если бы Эйнен как-то задел “обряд” или оказался его частью, то пилюля Ста Голосов могла быть испорчена. И труд нескольких десятков веков, которые Макин вложил в неё, мог пойти насмарку.

Нет, разумеется, нет.

Макин не мог рисковать делом всей своей жизни.

– Чем больше он сопротивляется, тем меньше шансов, что твой друг выживет, – не оборачиваясь, сказал Макин. Эйнен все так же стоял у него за спиной. – Если так продолжится и дальше, я не смог выполнить свое обещание, что твой друг не умрет. Поговори с ним.

Эйнен перевел взгляд нечеловеческих, фиолетовых глаз с Макина на Хаджара и обратно.

– Не думаю, – тихо, едва слышно прошептал он. – что Хаджар меня сейчас послушает.

Макин сцепил зубы.

– Тогда я все сделаю сам, – процедил он, а затем себе под нос добавил. –бесполезный босяк.

Помассировав виски, Макин обошел кафедру, над которой зависла в воздухе волшебная книга, исписанная магическими символами. Над её шелестящими страницами кружилась небольшая пилюля, которая собирала в себя воющие потоки энергии из девяносто девяти стоявших вокруг неё склянок.

Своеобразный круг замыкал алтарь, на котором лежал Хаджар.

Все больше и больше лилово-черных нитей, выползая могильными червями из пилюли, проникали ему под кожу, а затем и еще глубже – прямо внутрь души. Они ломали её, разгрызали, терзали множеством маленьких, но таких жадных пастей.

То, что некогда являлось монолитным, крепким, сравнимым по мощи с лучшими представителями аристократических родов, энергетическим телом, теперь выглядело как ошметки порванного ребенком паучьего полотна паутины.

Хаджар уже давно не кричал. Лишь бился в ржавых цепях, высасывающих из него энергию; дергался в смертельной агонии, сжимая зубы так крепко, что из десен текла кровь.

Но молчал.

Ни вскрика, ни стона, ни единого писка. Лишь молчаливая борьба с неодолимым врагом.

– Подумай, юный Хаджар, – Макин наклонился над ухом адепта, которого он не воспринимал иначе, кроме как последний ингредиент. – Ради чего ты это делаешь, м? Ведь мы преследуем одну и ту же цель – спасти Дарнас.

Макин поднялся и, волей придвинув к себе табурет, с трудом уселся на него. Многовековые изыскания в запретных магических искусствах и алхимии привели его к Истинному Королевству Магии, но отобрали крепость тела, которой могли похвастаться Повелителя.

Что же, все в этом мире имело свою цену.

В особенности сила.

И, в куда еще большей степени – магия.

– О, магия, – продолжая вслух свои мысли, Макин забыл, что находиться в помещении не один. – То, что Talesh называли “Словами”, колдуны Ста Королевств – запретным искусством бездны, жрецы страны Бессмертных –танцем реальности, а мы, в Семи Империях – внешней энергией. Она сложна, Хаджар, она опасна, жадна до твоей души, но в первую очередь обращает внимание именно на плоть.

Макин сжал кулак.

– Когда-то эти руки могли держать не только посох, мой юный друг, но и молот. О, видят боги и демоны, мой молот был крепок… Магия отобрала его в первую очередь. Я отказался от всех мистерий, которыми обладал, лишь ради того, чтобы коснуться поверхности истинного искусства, – Макин расправил ладонь и положил её на колени. Они слегка дрожали. Его воля и душа были крепки, но тело подводило с каждым днем все больше. – Но я ни разу не пожалел об этом… О нет, мой юный друг, ни разу.

Хаджар продолжал дергаться в цепях, а Макин лишь глубже погружался в свои мысли.

– Мой родной край, Хаджар, он уже давно не существует на лице Семи Империй. Стерт в очередной бессмысленной войне, – глаза Макина помрачнели. – войне, которую, преследуя свои низменные цели, устраивают власть имущие, а гибнут и страдают в них простые люди. Такие как ты, твой друг и я.

Волшебные черви, скользящие из пилюли Ста Голосов, уже больше походили на змей, нежели червей. Толстые, с запястье шириной, они все глубже проникали внутрь Хаджара.